Вот так вот, в один момент. Еще вчера куда-то бежать, бежать, суетиться, нервничать, а теперь? Стою на краю обрыва. Теперь - ничего. Страшно осознавать даже, что вот она, вязкая колыбель спокойствия и опустошения: сегодня никуда. Завтра - тоже никуда. И после завтра. И послепосле... Последний шаг и я смогу почувствовать себя мертвой для всего прежнего мира. Хотя, что-то выудить удается.
Новые цели, никуда не спеша.
Я жалела, что не умею обрывать все раз и навсегда, что моя жизнь наполовину соткана из оставленных открытыми возможностей. Саша убедил, что зря. Не сжигать мосты над своим обрывом.
Как-то не пишется в дневник в последнее время. Не то чтобы нечего, но я открываю запись каждый раз, начинаю... и бросаю, потому что не то. Очередной переломный момент. Очередная попытка доказать себе, что сильная и независимая. Наверное, как станет немного стабильнее, тексты снова польются.
ее словами о своем внутреннемКое-что из прошлого вызывает всего лишь кислую гримаску — ну, произошел такой fail, но не epic, не бог весть что. А отчего-то до сих пор испытываю смесь тоски и стыда, будто оказалась меньше и хуже себя самой, будто недостойна — то ли себя, то ли какого-то идеального божьего отражения. Всё время возвращаюсь к давней истории, из древнейших. Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек — твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счёту, жизни не будет. Так бывает, редко, но бывает. И точно так же знаешь, что если упустишь — всё, второй возможности не положено. Оказываешься вдруг перед лицом своей единственной на все времена любви, уж какой она будет, счастливой или нет, бог весть, но в главном всё ясно. И одновременно с этим знанием и с развитием нашей связи во мне вырастало ощущение, что, во-первых, в этой жизни мне с любовью, кажись, не свезёт, а во-вторых, если всё-таки я этого человека приму, нынешнюю мою действительность нужно сломать.
...
Я как раз подметала пол, когда мне пришло в голову, что вот умри сейчас ты, умри сейчас я, и всё, что о нас скажут через поколение, — «она его безумно любила». И то при условии, что связь наша станет кому-ни-будь известна. Но, скорее всего, моя или твоя внучка ничего об этом не узнает. Из всей долгой прекрасной несчастливой жизни бабушек и дедушек мы сохраняем в памяти только одну любовь — ту, что привела к появлению наших родителей. В этом есть дань уважения, не к морали, конечно, а к цельности личностей: ведь так достойно иметь главную любовь на всю жизнь. Мы сводим их мелкие страстишки в одну чистую реку, и вроде они жили не зря. А все внебрачные бесплодные отношения не заслуживают посмертия, как ни сгорай от них сейчас — вот прямо сейчас. Это, конечно, нелепый повод родить от тебя ребёнка — чтобы лет через сорок какая-то глупая девочка не солгала обо мне, говоря «она его безумно любила»
...
Я у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Семь желтых лимонов разложу на столе, чтобы написать первую букву твоего имени, целых семь лимонов на одну лишь букву. Нужно бы черешней, и цветами, и серебристыми бликами на воде, и огнями морских лайнеров, которые заплывают в узкие реки, чтобы развлечь тебя. Но у меня только семь желтых лимонов, кислых, как бедность, ярких, как вспышки под веками во время любви. Я затеваю танцы, которые оживят мёртвого, поднимаю большую волну, которая всё растёт, доходя до небес, чтобы она вознесла тебя ко мне и ты смог взглянуть на прекрасную зелёную землю. Но каждый раз она гаснет и ложится у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Потому что многое в человеческих силах, а в моих — почти всё на свете, кроме одного. Я не могу сделать счастливым того, кто меня не любит.
...
Я негодная — тебе, я тебя не заслуживаю. Я негодная — ему, я ему не подхожу. Я негодная — себе, я слаба. Я хорошая в принципе, как идея, которая нравится многим, но вот возьми её в дом, попробуй сделать смыслом своей жизни, и окажется — нежизнеспособная, непродуманная, негодная. Я негодна для той цели, что стоит передо мной, хотя, казалось бы, её-то можно сменить? но это иллюзия, потому что цель связана со стрелой ещё с той поры, когда наконечник был живой костью. И пока душа моя летит навстречу белой стене, серому камню, тёмной воде, я даже не могу закрыть глаза». И вот так, сначала смеясь, потом задыхаясь и плача, она раскачивалась и повторяла: «янегоднаянегоднаяне-годнаянегоднаянегодная»
...
И вот она, эта песня, песня, которую я люблю, песня открытых ладоней, совсем не такая красивая. То есть сначала, когда только-только отпустила, — тогда да, тогда красиво. Мгновение назад руки были полны жгучей любви, а теперь они остывают. Между нами — всё, пусто-пусто, которое режет острее самой прочной нитки. Я ищу слова, чтобы описать этот воздух, который вдруг начинаешь чувствовать всей шкурой; плотное ничто, теперь отделяющее нас друг от друга; лёгкость человека, будто сбросившего своё тело; эту прохладу. Просто — как подуть на ожог. А потом становится некрасиво, потому что оказывается — не отпустила. Пальчики — вот они, сжатые до белизны, каждый впивается и каждый — с именем. Этот пальчик у нас «секс», этот — «дружба», этот — «нежность», этот — «понимание». Пальчик «вместе спать», пальчик «вместе есть», пальчик «вместе гулять», пальчик «вместе врать». И пара слабеньких, но острых мизинцев в придачу. И нужно долго дуть и уговаривать, будто в сороку играешь, разжимать потихоньку и следить, чтобы не схватилась снова. И вот это самая долгая песня и есть. Иной раз проще кисть отрубить, но мы же не психопаты, правда? Мы, пальчик за пальчиком, стараясь не упиваться горем и самоумилением, — потому что не на каждого Фродо найдётся надёжный враг, который в конце красивого и страшного пути откусит самый упорный пальчик, — разжимаем. Потом скажешь «я отпустила», и он удивится — «можно подумать, был шанс удержать». «При чём тут ты. Сила не в том, чтобы удержать, а в том, чтобы перестать цепляться», — подумаешь, да не скажешь.
...
И не понять, когда это начинается, ведь сначала всего-то и нужно — прижать его руку к своему лицу (сначала к щёке, потом чуть повернуть голову, губы к ладони, обежать языком линию сердца, прикусить пальцы). Серебро на безымянном, царапина на запястье. Думала, жизни не хватит, чтобы перецеловать.
...
Только не уходи, миленький, никуда от меня не уходи, дай на тебя смотреть, и сам на меня смотри, и трогай, и улыбайся. Если надо, я под дверью подожду, только не долго. Работай, конечно, главное, не отворачивайся от меня, никогда не отворачивайся. Сделай так, чтобы я была спокойна, думай обо мне всё время. Просто пообещай. Мне никто не нужен, кроме тебя, и тебе никто не нужен, раз я есть. Почему так нельзя? Почему нельзя всегда быть вместе, за руки держаться, разговаривать? Разве это плохо? Есть правда: любить. Есть предательство: обманывать. Всего-то честности хотела. Как только не обнимала: и дыханием одним, и плющом, и паутиной, и железом. Убегает. Плакала, курила, объясняла, кричала, проклинала, прогоняла. Возвращается. Чтобы мучить? О чём думает? О чём ты, гадина, думаешь, глядя на меня желтыми глазами, чем ты пахнешь опять, чем ты опять пахнешь, что у тебя в волосах, сколько можно врать, о чём ты думаешь, скажи мне, скажи.
...
Мне стыдно, и, чтобы выпустить кровь, прилившую к щекам, хочется расцарапать себе лицо, от позора разрезать живот: ведь и я так же скакала, уверенная, что делаю тебя бессмертным, плету бесконечную лестницу, по которой мы взойдём на белые небесные луга и там останемся. Но теперь я тебя не люблю. И так, как я тебя не люблю, никто тебя не любит. Я не люблю тебя талантливо, роскошно, само- и тебязабвен-но. На крыльях моей нелюбви я поднимусь высоко, гораздо выше, чем когда-то поднималась с любовью. Я нарисую твой портрет тысячи раз, и тысячи женщин зарыдают и влюбятся насмерть. И ты скажешь: «Как же вы достали со своей любовью». Нет, не то, не то («они положили сырой порох, Карл»). Сейчас очень важно быть точной: я хочу, чтобы мёртвая любовь сделала мир лучше. То, что не удалось живому, может сделать мертвый.
...
Даже в самом лучшем случае, когда уходишь от того, кто сделался безразличен, прерывая нежизнеспособные отношения по собственной воле, пытаешься завершить дело быстро и чисто, всё равно остаётся чувство, что пришлось голыми руками добивать мелкое издыхающее животное.
...
Вот садишься и начинаешь, делаешь, как учили. Кто, кто научил? Неважно, много было желающих, чуть меньше — умеющих, и один, кто наказал смотреть за людьми, как они правят странную тайную службу — вроде ни над чем, ни о чём, ни для кого. И ты, как они, не спеша, вытягиваешь длинную белую руку, тянешь её и тянешь, не секунду-другую, а день за днём. Змеится по улице, когда надо — поднимается над домами; иногда уходит в землю, перетекает в воду; когда прорастёт, а когда взлетит. Дотянется — и тронет. Чаще — висок. Потом затаится — ведь такие бывают, что и отрубить могут. Через положенное время вернётся — погладит глаза. А потом вдруг ткнёт в живот, без шуток, печень найдёт и двинет. После губ коснётся, будто поцелует. Серия ударов — быстрых, коротких, летучих. Оставит в покое. А потом не скрываясь возьмёт за сердце и прижмёт. Да много разного есть. Или словами, или предметами, или чем захочешь можно. Одна беда: когда его, наконец, прихватит, так плохо станет, что лучше бы не родился, — даже и тогда он не подумает о тебе. «Хреново, скажет, помираю». Ляжет, в самом деле, и помрёт. Или выправится. Но так о тебе и не подумает».
...
Но когда-нибудь действительно становится больно, настолько, что сначала вспыхивает возмущение — разве можно живому человеку причинять такое. Хватаешь за плечи, поворачиваешь к себе — мне больно! посмотри на меня, мне больно! Невозможно дышать, в горле свистит — уродливые физиологические звуки, ничего романтичного. В груди жжение, в животе спазмы, в голове тоже какие-то микровзрывы — будто тебя в твою же смерть мордой ткнули и не дают закрыть глаза. «Мне больно» «Извини» Это снова и снова происходит, медленно и страшно, как во сне, когда перебираешь тяжелыми ногами, но не можешь бежать, заносишь руку для удара, а она падает. Ты говоришь — а слова пустые, сыплются даже без стука, в вату. И думаешь: «Так в аду».
...
Бывает, что мы поддерживаем «ненастоящие отношения». Любим кого-то одного, хотим другого, а живём с третьим. И вот этот третий кажется всего лишь заменителем тех, с которыми не сложилось, — суррогатным, ненастоящим. «Не мой человек», ненужный, поддельный. И вся его жизнь — проблемы, желания, чувства, страдания — тоже какие-то игрушечные. Он кажется мелким, дно видать, и всё с ним ясно. Потому что скучно смотреть на тех, кто не нравится, мы отводим глаза при первой возможности и глядим куда-то выше и дальше — на то, чего на свете нет. И зачастую представления о том, с кем проводишь годы, остаются на уровне первых недель знакомства, когда оценил мельком, составил первое впечатление — и отвернулся. Чего там, всё понятно: нормальный человек, не очень умный, заботливый, — ладно, пусть остаётся. И даже самые добрые с трудом верят, что в этих «ненастоящих» может быть хоть что-нибудь особенное. «Ненастоящий человек» сначала пытается привлечь ускользающий взгляд, потом устаёт, злится, приходит в ярость, режет свои руки, чтобы показать, что вот она, его кровь, такая же красная, как у тебя, и вот его боль, такая же острая, как твоя. А тот, кто не любит, только пожимает плечами и потом говорит друзьям: «Да нормально всё было, а потом чего-то испортился он. Сломался».
...
Она просыпается рядом и сначала поворачивается в его сторону, а уже потом открывает глаза и сразу видит — ещё не раздраженного, ещё не лгущего, ещё беззащитного, ещё — её: смятые ресницы, расслабленные губы, спутанные пряди, прилипшие к щеке. Дышит.
...
Равнодушное божество долго и покорно лежит, прикидываясь спящим. Чувствует на себе требовательный и горестный взгляд, и рот его наполняется злостью, потому что вот оно-то не может позволить себе это жалкое разрушительное счастье — жить с тем, кого любишь, и быть нелюбимым. Равнодушное божество поворачивает голову, открывает глаза и улыбается.
...
Возвращается домой, переполненная чувством вины: ведь муж так её любит, а она уделяет ему недостаточно внимания. С кем попало готова болтать часами, а ему десять минут подарить ленится. И вечером начинает рассказывать что-то смешное и милое, о том, как день прошел, добавляет немного сплетен, иронии, забавных подробностей… Делает паузу, чтобы он мог ответить, но реплики не получает: муж смотрит в телевизор. Она продолжает болтать и следующие минут пять несёт бессвязную чепуху, потом замолкает, и он, ухвативший последнее слово, говорит: — Разводятся? Кто? — Никто. Спокойной ночи.
...
Что я знаю о любви? Почти ничего, во всяком случае, гораздо меньше, чем она знает обо мне. Она знает, как я выгляжу, когда сплю; как сделать, чтобы у меня поджались пальцы на ногах; что принести к завтраку и что сказать на ночь; какой цвет мне идёт, какой запах вызовет головную боль; когда меня лучше не трогать, а когда — не оставлять в одиночестве. А я? А я знаю одно только: как дышит тот, кто меня не любит, когда засыпает.
...
И потому не нужно, ах, не нужно, писать всю жизнь один и тот же текст — и раз за разом разбиваться об одного и того же человека, — ведь главное между вами уже произошло, и ты уже богаче многих других, потому что знаешь, в чей промерзший панельный подъезд, в чью бессмертную библиотеку придёшь однажды умирать.
Обернувшись, я даже не смогла найти его темную фигурку, но задержаться там чуть дольше с вывернутой шеей, вглядеться повнимательней, было бы уже странным, и я, с тяжелым вздохом всего тела, шагаю дальше.
Щекой к его плечу, осторожно, не сбежит? Дрожание маршрутного такси не позволяет расслабиться полностью, но я закрываю глаза и вдыхаю его запах, позволяю воображению рисовать картинки нашего прошлого, иногда беспокойно выныривая из них и вглядываясь в его умиротворенное лицо.
Такая игра: мне не оставалось ничего иного, кроме как обнять.
Maria Mena - Homeless Твои уютные ласки Вызывают незнакомое беспокойство. И ты, и я – это я, Я чувствую, что потеряла свою индивидуальность. Ты смотришь, как я восстаю, Веря в истории, которые могут рассказывать лишь сердца. Но когда же этого будет достаточно, Когда же я смогу раскрыть свои чувства?
И я чувствую себя бездомной. И я чувствую себя бездомной.
И сейчас я помню нас, Но я забыла, что мы чувствовали. И сейчас я помню нас, Но я забыла, что мы чувствовали.
И сейчас я помню нас, Но я забыла, что мы чувствовали Где-то По пути...
Джем - Подари мне свой взгляд Маятником встала жизнь Острием четко намечена грань От ненависти до лжи Я отражаю отсутствие травм
Очень не хочется знать тишину, Я ведь отточено чую войну Между движением вверх и откатом назад Дай мне свой взгляд, я прошу, подари мне свой взгляд
Четкий, как сон, и уверенный отблеск побед Кто-то спасен, а кого-то давно уже нет Только оставленный след на поверхности грез Нас заставляет придумывать что-то всерьез, отражаясь как свет
Я отражение серого снега, Я отражение серого неба, Я никогда не споткнусь о реальность преград Дай мне свой взгляд, я прошу, Подари мне свой взгляд
Ломаные миражи - лишь отраженье погасших планет Это рифмуется жизнь с тем, для чего меня, в сущности, нет
Знать одиночества привкус хмельной Я обесточенный вслед за тобой Ты обернешься, я знаю, ты дашь мне свой яд Дай мне свой взгляд, я прошу, Подари мне свой взгляд
читать дальшеЕсли так случилось, что вы по-настоящему дороги, вы получаете верного помощника и неутомимого, восторженного собеседника. Благодарность - это лучшая награда и мотиватор.
Твоя благодарность...
Я так стараюсь быть нужной. И пусть это порой выглядит как "собачка, приносящаяя мячик за поощрение"... сложно писать. Сердцу теплее, когда я чувствую, что полезна тебе, что не просто требую внимания или отнимаю время. Это называется "прикоснуться к совершенству", как было написано в одной статье. Поучавствовать в создании чего-то, что он считает для себя очень важным, вместе делать это что-то все лучше и лучше.
Но. Слишком часто чувствю себя совсем, совсем лишней. Незначительной. Не имеющей никакой ценности. Больно...
За вчера на самом деле накопилось много размышлений. День получил звание дня бродяг, я с ними контактировала постоянно. Отмечу только пару фактов касательно этих встреч: 1. Если ты улыбаешься человеку, идешь к нему с теплом, разговорами, поддержкой, заставляешь его поверить тебе хоть немного, не смей его потом бросать и предавать. Это не тот случай, когда стоит играть с человеческими чувствами. Мне было больно смотреть, как он отчаянно махал рукой во след уходящему 22му. 2. Даже бродяга может сочинить и рассказать наизусть прекрасные стихотворения. Это по праву достойно уважения.
Да и не нужен мне никто! Ни Саша, ни вообще какие-либо гребаные отношения! К чертям, буду одна, зато свободна, ни рамок, ни ограничений, ни тупых слез и переживаний, ответственность несешь только за себя, заботишься только о себе, мечта, а не жизнь! Тьфу!
Не вежливо назначить встречу, заставить людей ждать, а потом и вовсе не явиться без предупреждения. Не вежливо быть организатором и самому же не придти на мероприятие.
Понимание вежливости у каждого субъективно: кто-то просто махнет рукой, кого-то это всерьез заденет, а кто-то пожалеет потраченное время. И все, казалось бы, так просто. Часто, возмущаясь другим об их невежливости, мол, "обидели меня!", мы забываем, что сами-то эти требования соблюдать не способны. Грустно, непоправимо, тысяча причин в защиту себя.
Не вежливо не говорить своей "паре" о планах на вечер, не спрашивать согласия и прочее, прочее. Так много нюансов.
На заметку: сильные эмоции прекрасны не у всех и не когда мешают тебе жить.
А еще невежливо портить городское имущество. По отношению к Городу.
Забавно наблюдать, как в забитом под завязку планами дне постепенно отсекается маловажное. Суетливости становится меньше, но возникает чувство, похожее на разочарование. Мне зачастую совершенно неясно, придает мне сил такой режим и график, когда не продохнуть от встреч и дел, или же наоборот, выматывает окончательно. Но мне нравится ощущение заполненности жизнью, когда лежишь трупом и лениво перебираешь произошедшее, пусть ленивость и перетекает в нервозность мыслей о суете предстоящей. Порой трудно дышать от счастья и волнения, предвкушения и чего-нибудь еще, летя к очередному событию. А порой внезапно понимаешь, что предстоит столько всего, что оно даже в голове не умещается, и все возрастает чувство тревоги: вдруг я о чем-то забыла?.. И хочется от отчаянья просто лечь и провалиться в пустоту, где нет ничего, не надо никуда и не трогает никто.
Сейчас внезапно еще пришла мысль, что если меня в конце августа попросят подвести итог лету, я не смогу этого сделать. Слишком всего много, как упомнить? Одно смогу сказать точно - чувства разочарования от потраченного впустую времени не будет.
Плюс один интересный человек в мою коллекцию, спасибо Саше. Еду знакомиться с некой Кариной-Гюго. Находить и знакомиться с разными людьми это действительно мое хобби. Люблю людей, таких разных, многогранных, люблю изучать, доходить до самого нутра душ, прикасаться ко всем сторонам личности, копаться в мотивах, первопричинах поступков, щупать где и что болит, что радует, что интересует, познавать способности, ресурсы... Долго можно продолжать. Это все та причина, по которой я так радуюсь любым встречам и люблю личные дневники. О, каждым дневником я упоенно зачитываюсь, уникальный слепок личности и души того, кто его пишет!
Мне немного... страшно. От неизвестности. Этот человек, он слишком непредсказуем. Не в силах помочь даже моя хваленая интуиция, подкидывающая вариант за вариантом, один гаже и прекрасней другого. Ох... Что ты задумал и для чего?
Когда ты говоришь что-то кому-то, ты ждешь от человека реакции. Мимикой, жестом, словами, хоть междометием. Отклика на твои слова, чтобы у себя внутри отметить, да, меня поняли, меня услышали. Когда ты пишешь в дневник, отклика не ждешь изначально, ты пишешь для себя. Для того, чтобы запомнить, разложить что-то по полочкам, отследить прогресс, усмирить эмоции - разные могут быть цели. Когда ты слышишь тишину в своем дневнике - это нормально, для меня, по крайней мере. Это место является отражением моей души, здесь должно быть тускло и тихо, никаких раздражителей. Когда ты слышишь тишину в ответ от человека, да еще и близкого, да еще и на просьбу о помощи... Да, вот это уже вызывает недоумение. Особенно много таких недомолвок и недопониманий возникает при текстовом общении, по понятным, думаю, причинам. И вместо объяснений я слышу укор. Чудненько! И это от человека, уверявшего меня, что я могу делиться всем, что беспокоит, что ему это важно, что он хочет слышать это от меня, а не узнавать в дневнике... Если я и буду говорить в тишину, то только сюда.
Он редко звонит мне и давно не говорил приятных слов. Сегодня аж дважды. Каждый раз, когда телефон высвечивал его имя, я мысленно падала с обрыва. Дрожь била все тело, и вместо внятной речи получался только заливистый хохот и заплаканные глаза. Долго же я не могла успокоиться, поражаясь самой себе, тому, как сильно и надолго меня выбил из равновесия простой звонок от очень важного человека. Какая неправильная реакция. Какой сегодня замечательный день.
Я стала забывать его прикосновения. Эта мысль не покидает мою дурную головушку который день. Когда предаваясь воспоминаниям, фантазиям или мечтам я вдруг осознаю, что не помню, становится страшно. Уж что, но именно это я хотела забыть меньше всего! Помню только свои эмоции и сам факт того или иного действия, но не ощущения...
Приятным событием стала сходка, точнее, наличие на ней моего дуала, Дениса. - Здравствуй, диван! - Здравствуй, пользователь. Габенья незаметная, но очень чуткая забота восхищает. Не успеваешь подумать, а он уже делает. Грибы "наЛизывались" мной с энтузиазмом, жарились Дениской с профессионализмом, а совместные полежалки стали традиционными. Суггестируй меня полностью.
Мне, видимо, не дано понять его реакций, что уж говорить о предугадывании. Сколько ни наблюдай, ни вдумывайся, ни спрашивай, продолжаю попадать... не туда. Нужно попробовать относиться к нему проще, ведь Саша сам объяснял мне, что это связка этики эмоций и интуиции времени на первых функциях создает впечатление "особенности" Гамлетов. Я постараюсь.